Сталинградская битва в рисунках

/catalog/сталинградская битва в рисунках.pdf

В хронологических рамках Великой Отечественной войны Сталинград проживает три жизни: до битвы, битва, после битвы. По демографическому составу, по градостроительному замыслу, по архитектурному облику "до" и "после" - это уже разные города. Но сохранилась ли душа города? И есть ли шанс сейчас ощутить атмосферу, эмоциональный фон, неповторимость этого места и времени? Сейчас, когда растерянный разум современного человека испытывает настоятельную потребность вернуться к первоисточникам, к свидетельствам очевидцев, рисунки военных лет нам дают такую возможность.

"Только холодной весной сорок третьего года, после зимнего наступления от Волги через безводные калмыцкие и Сальские степи, в обороне на Миусе я первый раз рискнул взяться за карандаш", - вспоминал участник боев В. Давыдов. Рисование в суровых условиях военных будней становилось духовной потребностью профессиональных и самодеятельных художников. Это всегда была проблема личного выбора, мучительный внутренний конфликт между хаосом, распадом окружающего мира и обязательным для рождения художественного образа синтезом...Весь ход Сталинградской эпопеи сопровождался особым типом летописания - изобразительным. Оставаясь в тени агитационно-массового искусства и фоторепортажа, натурный фронтовой рисунок не претендовал на особое место в истории.

В иных случаях пресыщенность видами разрушенных городов отталкивает художника от этой темы: "Рисунки разрушенного Сталинграда я не делал почти... развалины, которые я повидал и в Европе и в Азии в огромном количестве... не особенно меня прельщали", - так писал другой художник. Это тоже проявление протеста, сопротивление войне. Специфика карандашной летописи Сталинградской битвы обусловлена ее беспрецедентностью, подспудно осознаваемого современниками кульминационного значения этого события. Константин Симонов писал: "До этого война наматывалась, как клубок, - сначала это клубок несчастий, потом, в декабре сорок первого, этот клубок как будто начал разматываться, но потом он снова начал наматываться, как клубок новых несчастий. И вдруг... словно все остановилось. Теперь движение жизни представлялось в будущем каким-то прыжком - или перепрыгнуть, или умереть!" 

  Разъятость временного потока, в образной терминологии Симонова - "движения жизни", подкрепляется почти мистическим пониманием пространства Сталинградской битвы. В текстах и изображениях тиражируется образ котла, воронки, всасывающей все живое и неживое. Предчувствие этого встречаем, например, в дневниковых записях драматурга А. К. Гладкова: "Нас все время обгоняют воинские эшелоны. Вот состав, везущий на платформах 20 крупных танков. Идут составы с резервами. Поражает вид и возраст резервистов. Все откормленные, молодые ребята лет 20-23, крепкие и веселые. На одной из теплушек крупно написано "Мы". Очевидно, эти пойдут в летнее наступление.

  В создании карандашной летописи битвы приняли участие десятки художников. К сожалению, военным рисункам довольно долго не придавали большого значения. Многое безвозвратно утеряно. А ведь художников, награжденных медалью "За оборону Сталинграда", насчитывается более сорока. Если учесть, сколько художников было командировано в Сталинград по линии ГлавПУ РККА и творческих союзов, и прибавить к ним художников - жителей города, можно представить, насколько обширна художественная экспозиция Сталинградской битвы. Очевидцами и участниками завершающего этапа сражения стали мастера студии военных художников имени М. Б. Грекова. Это был второй выезд грековцев на фронт. Цель командировки - сбор натурных материалов и подготовка к выставке "Великая Отечественная война в изобразительном искусстве"(б). Е. Комаров вспоминает: "Мы сами подавали рапорты, просились в Сталинград". До Сталинграда добирались на поезде неделю, пропуская воинские эшелоны.

Топливо и пищу добывали на станциях самостоятельно. Художников распределили по трем армиям: 62, 64, бб-й. К В. И. Чуйкову попали Е. Комаров, В. Медведев, И. Лукомский, Г. Прокопинский и назначенный руководителем группы С. Годына. Грековцы более, чем другие художники - очевидцы событий, зависели от "пожеланий" и рекомендаций военного командования. Да и жизнь в непосредственной близости от штабных блиндажей делала их несвободными в выборе мест и героев изображения. "В один из вечеров члены Военного совета армии генералы В. И. Чуйков, Н. И. Крылов, К. А. Гуров приняли грековцев... Беседа была обстоятельной, деловитой, непринужденной. Запомнился наказ: кроме дивизии Родимцева уделить внимание и другим, столь же достойным дивизиям Батюка, Гурьева, Людникова". Отметим: эти художники обладали большим мастерством и имели опыт фронтовых зарисовок. Количество и художественный уровень их рисунков и этюдов свидетельствует об огромной творческой отдаче. Они оказались вовлечены в самую гущу событий конца битвы: "События, эпизоды были самыми яркими, запоминающимися... характерными были обстановка, ситуации, все вокруг и внутри.

  Главный герой Сталинградского пейзажа - руины. Однако в натурных рисунках нет форсированной героизации, ярко выраженных идеологических акцентов. Беглый взгляд и карандаш фиксируют монотонность заснеженных окраин, заводских цехов и поселков, мусор войны: ящики из-под снарядов, куски железного лома, битый кирпич. Голая степь и распластанные, прижатые к земле, полуразрушенные невысокие постройки, сеть разнонаправленных траншей, паутина колючей проволоки. 

 Несколько покосившихся столбов высятся среди унылого зимнего пейзажа. Горизонтально выстроенная панорамная композиция, замедленность линий и россыпь мелких объектов; следы боя точно передают усталость этого места, затихающие ритмы сражения. Безлюдно. Безмолвно. Опустошенно. Позднее художник Е. Комаров вспомнит этот "зазор" между тем, что видит глаз, и тем, что чувствует разум: "И уже тогда мы ясно ощущали это сожаление, что нам не охватить размаха событий, что наши зарисовки, этюды - лишь малая часть всего, что происходило у нас на глазах во всей грандиозности и неповторимости". Именно эта периферийность мотива, подсознательная фиксация "неглавного", неслучайная случайность выбранных моделей так многозначительны. Что остается на месте сражения? Трупы поверженных врагов. Сюжет в военном искусстве не редкий. Здесь, в Сталинграде, месте наивысшего военного противостояния, самого пика ненависти, образ врага имеет широкие вариации: плакатно-гротескный, карикатурно-комичный и - в натурных зарисовках -неожиданно человечный, даже сострадательный.

Рисунок С. Годыны "Трупы немцев" композиционно выверен. Высокая линия горизонта, крупный план приближают тела погибших к зрителю. В отличие от плакатов или фотографий с подобным сюжетом, лица не показаны. Рисующий художник один на один со смертью. Очевидно отсутствие карикатурности, смакования триумфа. Для этого художника вообще типична максимальная серьезность в работе, непредвзятость. Автор показал, что ждало вражеских солдат на чужой земле: смерть, безвестность...

В штабе фронта Павел Кирпичев получил назначение в 66-ю армию, а затем в 149-ю отдельную стрелковую бригаду. Зарисовки Кирпичева завораживают своей документальностью. И практически с каждым рисунком у художника связанно особое воспоминание. Вот одно из них, подсказанное рисунком «Танк в пойме Сухая Мечетка». В один из январских дней 1943 года Павел Яковлевич приблизился к передовым позициям и выбрал место для зарисовок, на его взгляд, в полном соответствии с данными инструкциями: спина прикрыто крутым обрывом. Его вниманию привлек подбитый немецкий танк, который находился на расстоянии нескольких метров. Делая набросок, Кирпичев увидел, что к нему подползает автоматчик, который доложил, что его прислал комбат прикрывать художника огнем. Опытному глазу фронтовика было видно, что на передовой «рисователь»-новичок: место выбрал такое, что стал мишенью, а стрельба-то вон какая… Перестрелка вдруг стихла. И неожиданно из танка вылез немецкий солдат. Автомат у него висел на боку, он не видел художника с автоматчиком и, потеряв ориентацию, направился прямо к ним. Наш боец выстрелил, немец упал. Кирпичев впервые увидел смерть так близко и жалел, что не взяли немца в плен. Павел Яковлевич легким наброском пририсовал   у танка фигуру убитого и никак не мог забыть этот эпизод. Через несколько дней он направился снова туда: замерший труп немецкого солдата лежал в той же позе у танка. Из верхнего кармана его кителя торчала записная книжка, в которой были жетон и фотография. 

  На фотографии был запечатлен немецкий солдат ( это его труп лежал у ног Кирпичева), который стоял над убитым красноармейцем среди зимнего русского пейзажа. А уже в конце двадцатого века сотрудники Музея-панорамы «Сталинградская битва» нашли в Германии родственников Иозефа Штрауса и передами семье ксерокопии солдатской книжки  и копию рисунка «Танк в пойме Сухая Мечетка».

Жизненный опыт, мотивация творчества, профессиональный уровень художников, рисовавших Сталинград 1943 года, различаются. Художники изображали в Сталинграде пепелища, окопы, руины, пленных, страдающих стариков, детей, женщин - реалии войны, вне конкретизации времени и места. И в этом смысле они беспристрастно фиксировали обезличивающую типичность произошедшего.. Художники увидели Сталинград как обычный, провинциальный русский город, глубинку. Ритм бытия, равнинный, степной ландшафт, неспешное течение Волги контрастируют с приметами войны, следами смерти и разрушения.

Возможно, неосознанно художники ищут ответ на вопрос: что особенного в этом городе? И, потрясенные, отвечают: ничего. Кроме того, что здесь была утолена та самая "страстная жажда победы, которая охватила всю страну". И в этом миссия и особость Сталинграда. В фокусе исторической катастрофы, ценой огромных потерь - выстоять и победить! Звучит пафосно. Но натурные зарисовки художников рассказывают об этом просто, без прикрас, очевидно - о жажде победы, сплотившей советский народ, о безмерном терпении и выносливости тысяч обычных людей, о способности сохранить ростки жизни в немыслимых условиях.